Есть разные мемориалы, посвящённые II Мировой войне. В одних пытаются сохранить и максимально законсервировать какое-то место или событие, как, например, в комплексе Освенцим, расположенном на месте одноименного лагеря (где мне пока не довелось побывать). В других пытаются осмыслить и отразить произошедшее в абстрактных ассоциациях художника, как Мемориал жертвам холокоста в Берлине. И то и другое, на самом деле, производит впечатление и заставляет о многом задуматься. Но все художественные формы рассказывают нам не только о событие, но и об авторе и его восприятии окружающего мира, погружают нас в его образы, не позволяя создавать свои. Поэтому такие мемориалы лично мне были интересны скорее как образчик современного искусства, а не способ чуть лучше понять, то произошло в Европе в середине прошлого века.
Отправляясь на Красный берег под Гомелем, я почему-то была уверена, что этот комплекс относится к первым, к сохраненным. И жутко боялась.
«Такого нет нигде в мире! Там рыдают даже взрослые мужчины, а женщины падают в обморок!» — надсадно уверяли гиды, подтверждая мою уверенность, ведь я неоднократно слышала точно такие же рассказы про сохраненный Освенцим. А с учетом того, что комплекс был посвящен детям… детскому лагерю, я заметно нервничала перед визитом, боясь пополнить ряды падающих в обморок.
Поэтому когда наш автобус затормозил у какого-то комплекса с набором абстрактных архитектурных форм я расслабилась и заметно успокоилась… И зря.
Забегая вперед, скажу, что в обморок я все-таки не упала… Но поплакать пришлось.
Помните фильм «Догвилль» Ларса Фон Триера с Николь Кидман в главной роли? Он не о той эпохе и не о тех событиях совершенно, но я вспоминала его неоднократно, пока гуляла по мемориалу в Красном Береге. Фильм этот, по художественной задумке автора, снят в декорациях, словно даже не театральная постановка, а всего лишь ее репетиция, где стены домов нанесены линиями на черную поверхность репетиционного зала. Все очень условно. Предельно условно.
Есть много трактовок этой задумки автора. И про «художественный выпендреж» и про «прозрачность жизни» и про «фокус на образах людей» и т.д. и т.п. Я не знаю, что имел в виду сам автор, но самую точную лично для меня трактовку выдал один мой знакомый, который просто сказал, что «реальность фильма настолько страшна, что будь он еще и снят в реалистичной манере, это было бы слишком».
Реальность фильма была настолько страшна, что я смотрела его по частям, то и дело наживая на паузу и отправляясь на кухню перекурить.
Реальность Красного берега была ГОРАЗДО страшнее! И в отличие от художественного фильма, она была реальностью! Все это было… было на самом деле… Было здесь, в этом месте…
Даже через призму восприятия и художественных образов автора проступал такой ад, который боишься задержать в своей голове даже не несколько секунд!
«КРАСНЫЙ БЕРЕГ.
ВОЙНА НЕ ОБОШЛА СТОРОНЙ ЭТО МЕСТО,
ЗДЕСЬ НАХОДИЛСЯ ОДИН ИЗ КОНЦЛАГЕРЕЙ ДЛЯ ДЕТЕЙ.
ДЛЯ ДЕТЕЙ, У КТОРЫХ БРАЛИ КРОВЬ ДЛЯ СОЛДАТ ВЕРМАХТА.
КТО ВЫЖИЛ — ОТПРАВЛЯЛИ НА РАБОТУ В ГЕРМАНИЮ.
ДЕТЯМ, КОТОРЫЙ ПРОШЛИ ФАШИСТСКИЙ АД, КОТОРЫ ПОГИБЛИ.
ДЕТЯМ, У КОТОЫХ НЕ БЫЛО ДЕТСВА.
ДЕТЯМ, КОТОРЫЕ НИКОГДА НЕ СЯДУТ ЗА ШКОЛЬНЫЕ ПАРТЫ.
ДЕТЯМ, КОТОРЫЕ НИКОГДА НЕ НАРИСУЮТ СВОЕ СЧАСТЬЕ.
ПОСВЯЩАЕТСЯ ЭТОТ ПАМЯТНИК.»
От самого лагеря ничего не осталось… Просто парк. Красивый весенний парк, залитый теплым ласковым солнцем, по которому мы так изголодались за зиму. Здесь поют птицы, легонько шелестит ветер кроны деревьев. Здесь тихо и спокойно. И много символов. МОНОГО-МНОГО символов, которые даже не рассказывают о тех событиях а просто дают возможность прикоснуться к ним… Едва-едва… Но этого уже достаточно, чтобы тебя вывернуло наизнанку, завязало узлом и размазало об асфальт.
Здесь символично всё! Центр композиции — «Площадь Солнца», от которого расходятся в разные стороны лучи- аллеи парка. Как на детском рисунке. И мы идем на эту площадь по одному из лучшей.
Он начинается скульптурой одинокой девочки. Худенькая, изможденная, беззащитная, она скрестила руки над головой, будто укрываясь от удара. Таких как она, были тысячи.
Мы идем дальше и видим «мертвый класс».
Условные парты, условная доска. И красная гранитная «кровь», услвоно «вытекающая» из класса. Белые парты в честь детей, у которых отняли детство.
Возраст детей, которых содержали в этом лагере, был как раз школьным… 8-14 лет. Средний класс до войны состоял из 40 и более человек, поэтому в «Мертвом классе» 21 школьная парта. Три ряда символизируют три года оккупации Белоруссии; в каждом ряду по семь парт в память о семи тысячах разрушенных в республике школ.
Перед партами учительский стол и черная доска. На ней переписано словно мелом от руки письмо 15-летней Кати Сусаниной с немецкой каторги, адресованное ее отцу.
После освобождения белорусского города Лиозно, в 1944 году, при разборе кирпичной кладки разрушенной печи в одном из домов был найден маленький жёлтый конверт, прошитый нитками. На конверте стоял адрес: «Действующая армия. Полевая почта №… Сусанину Петру» На другой стороне карандашом написаны слова: «Дорогие дяденька или тётенька, кто найдёт это спрятанное от немцев письмо, умоляю вас, опустите сразу в почтовый ящик. Мой труп будет уже висеть на верёвке».
Позднее, оно стало одним из свидетельств преступлений нацистов на Нюрнбергском процессе.
Вот это письмо:
«Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи.
Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя священная просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернёшься, маму не ищи. Её расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил её плёткой по лицу, мама не стерпела и гордо сказала, вот её последние слова: «Вы не запугаете меня битьём. Я уверена, что муж вернётся назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон!» И офицер выстрелил маме в рот…
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, И если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идёт кровь — у меня отбили лёгкие. А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказали: «Расти, доченька, на радость большой!» Играл патефон, подруги поздравляли меня с днём рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало — платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет, — и солёные слёзы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю бельё, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» — так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. «Русс была и будет свинья»,- сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плёткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, Я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасёт меня от жестокого битья.
Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!..
Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.
Твоя дочь Катя Сусанина…
Моё сердце верит: письмо дойдёт.»
С обратной стороны школьной доски — карта. На нее нанесены населенные пункты, где располагались концентрационные лагеря для детей.
А фоном полосочки, как в школьной прописной тетрадке…
За доской площадь «Площадь Солнца» — и центр композиции — «кораблик надежды». Копия бумажного кораблика, которые так любят мастерить дети.
На его парусах — имена ребят, жизни которых удалось спасти при освобождении Красного берега. Имена написаны, так, как мы называем детей. Не официально, по имени-отчеству. А просто Рома, Лиза, Кеша… Всего 171… Всего…
А дальше самое страшное — попытка вернуть к жизни тех детей, которые сумели выжить. Которые пережили ад и просто разучились улыбаться… Это то, о чем мы редко думаем и вспоминаем, когда говорим о войне, о ее трагических событиях и героических подвигах. Послевоенное время было тяжело и для взрослых, прошедших войну, а что уж говорить о детях!
Но были люди, которые пыталась сделать все, чтобы снова научить детей улыбаться. Модного слов типа «реабилитация» или «арт терапия» тогда еще не знали, поэтому придумывали разные способы вернуть детей к жизни. Например, через рисование. Дети рисовали мирную жизнь, спокойную жизнь, счастливую жизнь. Помогало ли это? Я не знаю. Но эти рисунки стали еще одним символом Красного берега — рисунку детей, сумевших выжить в аду. Их оформили в виде витражей и небольших скульптур. Десятки таких витражей красуются теперь на «Площади Солнца» и позволяют нам посмотреть на мир через призму цветных стекол детского воображения…
«Пожалуйста, пройдите в автобус», — выбивает меня из оцепенения строгий голос. Нас подгоняют, мы и так уже выбились из графика… А я все не могу уйти. Хожу, рассматриваю эти линии и тихо плачу. Я не люблю, когда у зрителей так отчаянно вышибают слезу. Но иногда это оправданно. Абсолютно оправданно.
Что же было на этом месте в реальности
Поселок Красный берег в Белоруссии был оккупирован немцами в начале войны. Здесь создали один из самых крупных пересыльных пунктов по Гомельской области и госпиталь для нацистских солдат и офицеров. Чуть позже при госпитале был организован и детский донорский лагерь.
Для донорства отбирали детей — славян в возрасте от 8 до 14 лет. Те, у кого была первая группа крови резус-фактор положительный — универсальная группа, — становились полными донорами: нацисты забирали у них всю кровь, до последней капли. Известно, что донорами в концлагере Красный берег стали 1990 детей.
Тела детей гитлеровцы сжигали на костре. Там же живьем сжигали цыганских, еврейских и кавказских детей, у которых кровь, разумеется, не брали.
В Красном береге нет ни одной детской могилы, ни одного братского захоронения.
Те дети, чья кровь не подходила для донорства, прислуживали немецким баронам. Их обрекали на рабский труд, отправляли в концлагеря. Мальчишки и девчонки из местных ходили на лесоповал и рыли окопы. Ждать помощи детям было неоткуда: Красный берег был окружен пятью кольцами нацистской обороны. Численность вражеских войск превышала численность местного населения в пять раз.
Общее число погибших от истощения и нечеловеческих условий содержания в концлагере и уничтоженных на пересыльном пункте — неизвестно.
П.С. Письмо Кати Сусаниной не дошло. Её отца убили при освобождении Белоруссии.
Источник: travel.ru
