Под ногами у меня мягко пружинила древесная стружка, щедро раскиданная по полу ресторана, в руке мирно колыхался бокал с пивом, а во рту громко хрустели самые ужасные мидии на свете. Эти мидии были настолько отвратительны, что мне хотелось узнать их родословную, приехать на место рождения и публично пристыдить всех родственников этих мидий. А затем ту же самую процедуру, но держа в руках половник с шипами, для пущей убедительности, проделать с поваром. Но я лишь мирно улыбался, оглядывался по сторонам, криво подмигивал девушке за соседним столиком (слишком криво, судя по тому, что она тут же пересела), и пробовал побороть отвратительные мидии. Это был вызов. Это было испытание. Это был мой первый день в Нью-Йорке.
К мидиям я пристрастился в Бельгии. В Бельгии они повсюду, на каждом углу. Их добавляют в шоколад (теперь догадываетесь, почему он такой сладкий?), в фундамент домов (теперь понимаете, почему они стоят сотни лет?), и в супы, салаты, запеканки, йогурты, картошку фри, а также компот (теперь вы знаете, почему Бельгия — не самое популярное у туристов направление). Но я к мидиям расположился очень быстро, сам не знаю, почему. Возможно, в мидии, в свою очередь, добавляют кокаин. Мама, если ты это читаешь, я пошутил. Если бы куда-то добавили кокаин, я бы это сразу учуял. У меня особый нюх на кокаин. Мама, это тоже шутка.
После неудачного опыта с мидиями я нашел свою медицинскую страховку, положил ее в рюкзак, и отправился навстречу американской мечте. Мечта заставляла себя ждать. Поезда метро не было уже двадцать минут. Потенциальные пассажиры делали вид, что не нервничают. Я делал вид, что не ел накануне мидии. Хотя, мне кажется, мое зеленоватого вида лицо меня выдавало.
В поезде, который вез меня из Бруклина на Манхеттен, было немного прохладно. Если бы я хотел хорошо сохраниться для потомков, я бы не выходил из этого поезда никогда. Подозреваю, что в этом поезде можно было бы перевозить мороженое. Или охлажденную рыбу. А если проехать еще три остановки, то и замороженную. Не помню, стучали ли зубы когда я выходил из вагона. Помню, что на выходе меня встретила тридцатиградусная жара и чернокожий парень, раздававший рекламные листовки. Он спросил, откуда я. Я ответил, что из Сибири и вытер иней с верхней губы. Из Сибири, воскликнул он, у меня там живет друг, и вытер пот со лба.
Проход к набережной был оцеплен. Его лениво охраняли двое сомнамбул в полицейской форме. Какая-то велосипедистка попыталась было нарушить сон сотрудников полиции, но они тут же встрепенулись ястребами, мило улыбнулись ей и знаками показали, что проезд запрещен. За оградой толпились любопытные. "Obama is coming", — сказала одна пухленькая любопытная другой пухленькой любопытной. Я тут же принял вид пухленького любопытного и достал длиннофокусный объектив.
На балконе вокзала, с которого отправляется паром на Статен-Айленд, прохладно и отличный вид. Идеальное место для снайпера фотографа-любителя. Я считал полицейских, а снайперы считали пуговицы на моей рубашке. Красные точки бродили по моей груди, пока я фокусировался с помощью таких же красных точек в объективе. По крайней мере, так мне рисовало мое воображение. На деле, я снимал, прячась за очень большой черной дамой. Черная дама была настолько большой, что, я был в этом уверен, выдержала бы прямое попадание ракеты "томагавк". Но охрана американского президента вела себя расслабленно. Вот даже и дорогу перекрыли только в одну сторону. Не серьезно как-то для президента сверхдержавы.
Буду честным (иногда мне это удается, хоть и с трудом) — увидеть лично президента США не получилось. Впрочем, и ему не выпало счастья встретится со мной. В этом смысле у нас равный счет 1:1.
Между островами Манхеттен и Статен-Айленд курсирует бесплатный паром. По идее, он должен бесплатно возить американцев из дома до работы и обратно. По факту паром возит туристов, которые дружат с интернетом. Туристы, которые не удосужились хоть немного почитать про Нью-Йорк и окрестности, за деньги потеют в длинной очереди к статуе и проклинают давящие на завтрак и самооценку резинки на трусах.
Нью-Джерси — вот он, на расстоянии полета бейсбольного мяча. Это я тренируюсь в метафорах перед подачей документов на американское гражданство. Нью-Джерси — это что-то вроде Красногорска рядом с Москвой. Только вместо МКАД здесь Гудзон. Небоскреб слева — штаб-квартира инвестиционного банка Goldman Sachs. Когда-нибудь я построю себе такую же. Когда брошу пить, курить, звонить на короткие номера, поступлю в Гарвард, изобрету лекарство от рака, напишу девятую симфонию, нарисую черный квадрат и расплачусь по ипотеке. Пока я просто не знаю, с чего начать в этом списке.
С парома открывается прекрасный вид не только на статую Свободы, но и на частокол манхеттенских небоскребов. Примерно так я выглядел в школе, когда позвал знакомых старшеклассников из школы самбо поговорить с Колей Бахрушиным, не давшим мне списать на алгебре. Пришлось встать на табуретку, чтобы из-за их спин видеть и слышать эту дискуссию. К сожалению, у Коли тоже оказались друзья, и это стоило мне двух зубов.
Примерно через час паром вернул меня на землю обетованную. Рекламный проспект недвусмысленно намекал на мои профессиональные перспективы, в случае, если я выброшу паспорт в залив.
Неподалеку жалобно завыла сирена пожарной машины. Пожарные машины в Нью-Йорке кричат так пронзительно, что к ним тут же хочется подойти, погладить их и пожалеть. Я с трудом удержал себя от этого порыва. Боюсь, бравые парни в форме меня бы не поняли.
Я шел пешком уже 30 минут. На google-картах он казался таким небольшим, этот Манхеттен. Подозреваю, в Google это сделали специально, чтобы в Манхеттен было сложнее целиться межконтинентальными боеголовками.
Невыносимая жара и парящий асфальт делали свое черное дело (хотел эту фразу поставить в конец абзаца, но там она смотрелась как расистская шутка). Я не сдавался и упорно шел вперед по Бродвею. Бродвей почему-то все не кончался. Некоторые прохожие, судя по всему, были не такими целеустремленными, как я, поэтому присаживались отдохнуть.
По пути попадались красивые виды…
…и коллеги. Наверное, снимали, как сносят нью-йоркские самострои.
На Таймс-сквер было шумно и много туристов. Какие-то люди изображали статуи Свободы и различных героев комиксов и мультфильмов, но играли крайне неубедительно. Особенно роли не удавались статуям, они почему-то все время двигались. Разве статуи не должны стоять неподвижно? Неподвижно застыл на площади только Джордж Коэн. Русскоязычные туристы в толпе сдавали себя фразой "кто этот чувак?" Я тоже произнес эти слова, и полез в интернет в телефоне. Интернет мне ответил, что это английский футболист. А говорили, что в США soccer не в почете.
Над головой нависали Chrysler, Empire State Building и кредит за эту поездку. Я почти почувствовал себя американцем. Не хватало только одного — океана.
До пляжа Кони-Айленд я добрался уже привычным способом — на метро. Логика нью-йоркской подземки постепенно проникала в мое сознание. Теплая одежда. И никаких наушников. Можно прослушать сообщение машиниста о том, что следующие три станции ему не нравятся по религиозным соображениям, поэтому останавливаться на них он не будет. Променаду по деревянной набережной многие предпочитали неравномерный загар на теле. Спасатели высматривали в бинокли, кому из девушек срочно требуется помощь. Ну там, коктейль принести или полотенце подержать.
По соседству с пляжем расположился "Луна-парк" и палатки с шаурмой гамбургерами и хот-догами. Мне же хотелось пельменей и окрошки (природа брала верх), поэтому я направился по деревянной набережной в сторону Брайтон-бич. Мимо проносились закручивающиеся американскими горками вагонетки и матершинные гиперболы на семи тысячах языках мира. Но я ориентировался только на один из них.
Чернокожий парень, шедший на встречу, внимательно рассматривал мой фотоаппарат. Я уже подумал, что сейчас он попросит осмотреть камеру. Ну, по крайней мере с этого начинается разговор на окраине любого российского города. Но он лишь спросил, фотограф ли я, и, получив утвердительный ответ, попросил его снять.
Родина обрушилась на меня внезапно и всей своей всеобъемлющей мощью. Она ударила в глаза давно забытыми названиями, вроде "Рембыттехника" и объявлениями с заголовками "Русские дела". А еще трусами цвета хаки и ковром в витрине магазина.
Я снимал продавщицу пирожков, когда над ухом прогремел грубый мужской голос на чистом русском языке: "Туристы? А что в Москве пирожки на улице уже не продают?" Никакой дурацкой сентиментальности в виде приветствий и ложного интереса, откуда приехал этот худенький мальчик. На душе стало сразу как-то тепло и по-домашнему.
Через два часа я уже лежал в Центральном парке с хот-догом в руке и писал маркером на картонке "I am hungry". Корни-корнями, но старт-ап, задуманный еще в Москве, ждать не должен. В каком-то из этих небоскребов купил квартиру своей дочери российский миллиардер Дмитрий Рыболовлев. Значит, и у меня получится. Главное, верить в свое дело.
Источник: travel.ru
